Здесь вы можете читать онлайн рассказ "Вишнёвый сад" Антона Чехова, в котором разоренная вдова, не умеющая обращаться с деньгами, отказывается от практичного и разумного совета своего друга купца вырубить вишневый сад, разделить землю на участки и сдавать в аренду дачникам. Купец выкупает поместье и реализует свой план.
Текст рассказа "Вишнёвый сад"
, помещица.
, ее дочь, 17 лет.
, ее приемная дочь, 24 лет.
, брат Раневской.
, купец.
, студент.
, помещик.
, гувернантка.
, конторщик.
, горничная.
, лакей, старик 87 лет.
, молодой лакей.
.
.
.
.
Действие первое
. Пришел поезд, слава богу. Который час?
. Скоро два. (Тушит свечу.) Уже светло.
. На сколько же это опоздал поезд? Часа на два, по крайней мере. (Зевает и потягивается.) Я-то хорош, какого дурака свалял! Нарочно приехал сюда, чтобы на станции встретить, и вдруг проспал… Сидя уснул. Досада… Хоть бы ты меня разбудила.
. Я думала, что вы уехали. (Прислушивается.) Вот, кажется, уже едут.
(прислушивается). Нет… Багаж получить, то да се…
Любовь Андреевна прожила за границей пять лет, не знаю, какая она теперь стала… Хороший она человек. Легкий, простой человек. Помню, когда я был мальчонком лет пятнадцати, отец мой покойный — он тогда здесь на деревне в лавке торговал — ударил меня по лицу кулаком, кровь пошла из носу… Мы тогда вместе пришли зачем-то во двор, и он выпивши был. Любовь Андреевна, как сейчас помню, еще молоденькая, такая худенькая, подвела меня к рукомойнику, вот в этой самой комнате, в детской. «Не плачь, говорит, мужичок, до свадьбы заживет…»
Мужичок… Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке, желтых башмаках. Со свиным рылом в калашный ряд… Только что вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком… (Перелистывает книгу.) Читал вот книгу и ничего не понял. Читал и заснул.
. А собаки всю ночь не спали, чуют, что хозяева едут.
. Что ты, Дуняша, такая…
. Руки трясутся. Я в обморок упаду.
. Очень уж ты нежная, Дуняша. И одеваешься, как барышня, и прическа тоже. Так нельзя. Надо себя помнить.
(поднимает букет). Вот Садовник прислал, говорит, в столовой поставить. (Отдает Дуняше букет.)
. И квасу мне принесешь.
. Слушаю. (Уходит.)
. Сейчас утренник, мороз в три градуса, а вишня вся в цвету. Не могу одобрить нашего климата. (Вздыхает.) Не могу. Наш климат не может способствовать в самый раз. Вот, Ермолай Алексеич, позвольте вам присовокупить, купил я себе третьего дня сапоги, а они, смею вас уверить, скрипят так, что нет никакой возможности. Чем бы смазать?
. Отстань. Надоел.
. Каждый день случается со мной какое-нибудь несчастье. И я не ропщу, привык и даже улыбаюсь.
Я пойду. (Натыкается на стул, который падает.) Вот… (Как бы торжествуя.) Вот видите, извините за выражение, какое обстоятельство, между прочим… Это просто даже замечательно! (Уходит.)
. А мне, Ермолай Алексеич, признаться, Епиходов предложение сделал.
. А!
. Не знаю уж как… Человек он смирный, а только иной раз как начнет говорить, ничего не поймешь. И хорошо, и чувствительно, только непонятно. Мне он как будто и нравится. Он меня любит безумно. Человек он несчастливый, каждый день что-нибудь. Его так и дразнят у нас: двадцать два несчастья…
(прислушивается). Вот, кажется, едут…
. Едут! Что ж это со мной… похолодела вся.
. Едут, в самом деле. Пойдем встречать. Узнает ли она меня? Пять лет не видались.
(в волнении). Я сейчас упаду… Ах, упаду!
. Пройдемте здесь. Ты, мама, помнишь, какая это комната?
(радостно, сквозь слезы). Детская!
. Как холодно, у меня руки закоченели. (Любови Андреевне.) Ваши комнаты, белая и фиолетовая, такими же и остались, мамочка.
. Детская, милая моя, прекрасная комната… Я тут спала, когда была маленькой… (Плачет.) И теперь я как маленькая… (Целует брата, Варю, потом опять брата.) А Варя по-прежнему все такая же, на монашку похожа. И Дуняшу я узнала… (Целует Дуняшу.)
. Поезд опоздал на два часа. Каково? Каковы порядки?
(Пищику). Моя собака и орехи кушает.
(удивленно). Вы подумайте!
. Заждались мы… (Снимает с Ани пальто, шляпу.)
. Я не спала в дороге четыре ночи… теперь озябла очень.
. Вы уехали в Великом посту, тогда был снег, был мороз, а теперь? Милая моя! (Смеется, целует ее.) Заждалась вас, радость моя, светик… Я скажу вам сейчас, одной минутки не могу утерпеть…
(вяло). Опять что-нибудь…
. Конторщик Епиходов после Святой мне предложение сделал.
. Ты все об одном… (Поправляет волосы.) Я растеряла все шпильки… (Она очень утомлена, даже пошатывается.)
. Уж я не знаю, что и думать. Он меня любит, так любит!
(глядит в свою дверь, нежно). Моя комната, мои окна, как будто я не уезжала. Я дома! Завтра утром встану, побегу в сад… О, если бы я могла уснуть! Я не спала всю дорогу, томило меня беспокойство.
. Третьего дня Петр Сергеич приехали.
(радостно). Петя!
. В бане спят, там и живут. Боюсь, говорят, стеснить. (Взглянув на свои карманные часы.) Надо бы их разбудить, да Варвара Михайловна не велела. Ты, говорит, его не буди.
. Дуняша, кофе поскорей… Мамочка кофе просит.
. Сию минуточку. (Уходит.)
. Ну, слава богу, приехали. Опять ты дома. (Ласкаясь.) Душечка моя приехала! Красавица приехала!
. Натерпелась я.
. Воображаю!
. Выехала я на Страстной неделе, тогда было холодно. Шарлотта всю дорогу говорит, представляет фокусы. И зачем ты навязала мне Шарлотту…
. Нельзя же тебе одной ехать, душечка. В семнадцать лет!
. Приезжаем в Париж, там холодно, снег. По-французски говорю я ужасно. Мама живет на пятом этаже, прихожу к ней, у нее какие-то французы, дамы, старый патер с книжкой, и накурено, неуютно. Мне вдруг стало жаль мамы, так жаль, я обняла ее голову, сжала руками и не могу выпустить. Мама потом все ласкалась, плакала…
(сквозь слезы). Не говори, не говори…
. Дачу свою около Ментоны она уже продала, у нее ничего не осталось, ничего. У меня тоже не осталось ни копейки, едва доехали. И мама не понимает! Сядем на вокзале обедать, и она требует самое дорогое и на чай лакеям дает по рублю. Шарлотта тоже. Яша тоже требует себе порцию, просто ужасно. Ведь у мамы лакей Яша, мы привезли его сюда…
. Видела подлеца.
. Ну что, как? Заплатили проценты?
. Где там.
. Боже мой, боже мой…
. В августе будут продавать имение…
. Боже мой…
(заглядывает в дверь и мычит). Ме-е-е… (Уходит.)
(сквозь слезы). Вот так бы и дала ему… (Грозит кулаком.)
(обнимает Варю, тихо). Варя, он сделал предложение? (Варя отрицательно качает головой.) Ведь он же тебя любит… Отчего вы не объяснитесь, чего вы ждете?
. Я так думаю, ничего у нас не выйдет. У него дела много, ему не до меня… и внимания не обращает. Бог с ним совсем, тяжело мне его видеть… Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют, а на самом деле ничего нет, всё как сон… (Другим тоном.) У тебя брошка вроде как пчелка.
(печально). Это мама купила. (Идет в свою комнату, говорит весело, по-детски.) А в Париже я на воздушном шаре летала!
. Душечка моя приехала! Красавица приехала!
(Стоит около двери.) Хожу я, душечка, цельный день по хозяйству и все мечтаю. Выдать бы тебя за богатого человека, и я бы тогда была покойней, пошла бы себе в пустынь, потом в Киев… в Москву, и так бы все ходила по святым местам… Ходила бы и ходила. Благолепие!..
. Птицы поют в саду. Который теперь час?
. Должно, третий. Тебе пора спать, душечка. (Входя в комнату к Ане.) Благолепие!
(идет через сцену, деликатно). Тут можно пройти-с?
. И не узнаешь вас, Яша. Какой вы стали за границей.
. Гм… А вы кто?
. Когда вы уезжали отсюда, я была этакой… (Показывает от пола.) Дуняша, Федора Козоедова дочь. Вы не помните!
. Гм… Огурчик! (Оглядывается и обнимает ее; она вскрикивает и роняет блюдечко. Яша быстро уходит.)
(в дверях, недовольным голосом). Что еще тут?
(сквозь слезы). Блюдечко разбила…
. Это к добру.
(выйдя из своей комнаты). Надо бы маму предупредить: Петя здесь…
. Я приказала его не будить.
(задумчиво.) Шесть лет тому назад умер отец, через месяц утонул в реке брат Гриша, хорошенький семилетний мальчик. Мама не перенесла, ушла, ушла, без оглядки… (Вздрагивает.) Как я ее понимаю, если бы она знала!
А Петя Трофимов был учителем Гриши, он может напомнить…
(идет к кофейнику, озабоченно). Барыня здесь будут кушать… (Надевает белые перчатки.) Готов кофий? (Строго Дуняше.) Ты! А сливки?
. Ах, боже мой… (Быстро уходит.)
(хлопочет около кофейника). Эх ты, недотёпа… (Бормочет про себя.) Приехали из Парижа… И барин когда-то ездил в Париж… на лошадях… (Смеется.)
. Фирс, ты о чем?
. Чего изволите? (Радостно.) Барыня моя приехала! Дождался! Теперь хоть и помереть… (Плачет от радости.)
. Как это? Дай-ка вспомнить… Желтого в угол! Дуплет в середину!
. Режу в угол! Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно…
. Да, время идет.
. Кого?
. Время, говорю, идет.
. А здесь пачулями пахнет.
. Я спать пойду. Спокойной ночи, мама. (Целует мать.)
. Ненаглядная дитюся моя. (Целует ей руки.) Ты рада, что ты дома? Я никак в себя не приду.
. Прощай, дядя.
(целует ей лицо, руки). Господь с тобой. Как ты похожа на свою мать! (Сестре.) Ты, Люба, в ее годы была точно такая.
. Она утомилась очень.
. Дорога, небось, длинная.
(Лопахину и Пищику). Что ж, господа? Третий час, пора и честь знать.
(смеется). Ты все такая же, Варя. (Привлекает ее к себе и целует.) Вот выпью кофе, тогда все уйдем.
Спасибо, родной. Я привыкла к кофе. Пью его и днем и ночью. Спасибо, мой старичок. (Целует Фирса.)
. Поглядеть, все ли вещи привезли… (Уходит.)
. Неужели это я сижу? (Смеется.) Мне хочется прыгать, размахивать руками. (Закрывает лицо руками.) А вдруг я сплю! Видит бог, я люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, все плакала. (Сквозь слезы.) Однако же надо пить кофе. Спасибо тебе, Фирс, спасибо, мой старичок. Я так рада, что ты еще жив.
. Позавчера.
. Он плохо слышит.
. Мне сейчас, в пятом часу утра, в Харьков ехать. Такая досада! Хотелось поглядеть на вас, поговорить… Вы все такая же великолепная.
(тяжело дышит). Даже похорошела… Одета по-парижскому… пропадай моя телега, все четыре колеса…
. Ваш брат, вот Леонид Андреич, говорит про меня, что я хам, я кулак, но это мне решительно все равно. Пускай говорит. Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде. Боже милосердный! Мой отец был крепостным у вашего деда и отца, но вы, собственно вы, сделали для меня когда-то так много, что я забыл все и люблю вас, как родную… больше, чем родную.
. Я не могу усидеть, не в состоянии… (Вскакивает и ходит в сильном волнении.) Я не переживу этой радости… Смейтесь надо мной, я глупая… Шкафик мой родной… (Целует шкаф.) Столик мой.
. А без тебя тут няня умерла.
(садится и пьет кофе). Да, царство небесное. Мне писали.
. И Анастасий умер. Петрушка Косой от меня ушел и теперь в городе у пристава живет. (Вынимает из кармана коробку с леденцами, сосет.)
. Дочка моя, Дашенька… вам кланяется…
. Мне хочется сказать вам что-нибудь очень приятное, веселое. (Взглянув на часы.) Сейчас уеду, некогда разговаривать… ну, да я в двух-трех словах. Вам уже известно, вишневый сад ваш продается за долги, на двадцать второе августа назначены торги, но вы не беспокойтесь, моя дорогая, спите себе спокойно, выход есть… Вот мой проект. Прошу внимания! Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода.
. Извините, какая чепуха!
. Я вас не совсем понимаю, Ермолай Алексеич.
. Вы будете брать с дачников самое малое по двадцати пяти рублей в год за десятину, и если теперь же объявите, то я ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни одного свободного клочка, всё разберут. Одним словом, поздравляю, вы спасены. Местоположение чудесное, река глубокая. Только, конечно, нужно поубрать, почистить… например, скажем, снести все старые постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый вишневый сад…
. Вырубить? Милый мой, простите, вы ничего не понимаете. Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад.
. Замечательного в этом саду только то, что он очень большой. Вишня родится раз в два года, да и ту девать некуда, никто не покупает.
. И в «Энциклопедическом словаре» упоминается про этот сад.
(взглянув на часы). Если ничего не придумаем и ни к чему не придем, то двадцать второго августа и вишневый сад, и все имение будут продавать с аукциона. Решайтесь же! Другого выхода нет, клянусь вам. Нет и нет.
. В прежнее время, лет сорок-пятьдесят назад, вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили, и, бывало…
. Помолчи, Фирс.
. И, бывало, сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков. Денег было! И сушеная вишня тогда была мягкая, сочная, сладкая, душистая… Способ тогда знали…
. А где же теперь этот способ?
. Забыли. Никто не помнит.
(Любови Андреевне). Что в Париже? Как? Ели лягушек?
. Крокодилов ела.
. Вы подумайте…
. До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным…
(возмущаясь). Какая чепуха!
. Тут, мамочка, вам две телеграммы. (Выбирает ключ и со звоном отпирает старинный шкаф.) Вот они.
. Это из Парижа. (Рвет телеграммы, не прочитав.) С Парижем кончено…
. А ты знаешь, Люба, сколько этому шкафу лет? Неделю назад я выдвинул нижний ящик, гляжу, а там выжжены цифры. Шкаф сделан ровно сто лет тому назад. Каково? А? Можно было бы юбилей отпраздновать. Предмет неодушевленный, а все-таки, как-никак книжный шкаф.
(удивленно). Сто лет… Вы подумайте!..
. Да… Это вещь… (Ощупав шкаф.) Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания.
. Да…
. Ты все такой же, Лепя.
(немного сконфуженный). От шара направо в угол! Режу в среднюю!
(поглядев на часы). Ну, мне пора.
(подает Любови Андреевне лекарства). Может, примете сейчас пилюли…
. Не надо принимать медикаменты, милейшая… от них ни вреда, ни пользы… Дайте-ка сюда… многоуважаемая. (Берет пилюли, высыпает их себе на ладонь, дует на них, кладет в рот, и запивает квасом.) Вот!
(испуганно). Да вы с ума сошли!
. Все пилюли принял.
. Экая прорва.
. Они были у нас на Святой, полведра огурцов скушали… (Бормочет.)
. О чем это он? Варя. Уж три года так бормочет. Мы привыкли.
. Преклонный возраст.
. Простите, Шарлотта Ивановна, я не успел еще поздороваться с вами. (Хочет поцеловать у нее руку.)
(отнимая руку). Если позволить вам поцеловать руку, то вы потом пожелаете в локоть, потом в плечо…
. Не везет мне сегодня.
Шарлотта Ивановна, покажите фокус!
. Шарлотта, покажите фокус!
. Не надо. Я спать желаю. (Уходит.)
. Через три недели увидимся. (Целует Любови Андреевне руку.) Пока прощайте. Пора. (Гаеву.) До свиданция. (Целуется с Пищиком.) До свиданция. (Подает руку Варе, потом Фирсу и Яше.) Не хочется уезжать. (Любови Андреевне.) Ежели надумаете насчет дач и решите, тогда дайте знать, я взаймы тысяч пятьдесят достану. Серьезно подумайте.
(сердито). Да уходите же наконец!
. Ухожу, ухожу… (Уходит.)
. Хам. Впрочем, пардон… Варя выходит за него замуж, это Варин женишок.
. Не говорите, дядечка, лишнего.
. Что ж, Варя, я буду очень рада. Он хороший человек.
. Человек, надо правду говорить… достойнейший… И моя Дашенька… тоже говорит, что… разные слова говорит. (Храпит, но тотчас же просыпается.) А все-таки, многоуважаемая, одолжите мне… взаймы двести сорок рублей… завтра по закладной проценты платить…
(испуганно). Нету, нету!
. У меня в самом деле нет ничего.
. Найдутся. (Смеется.) Не теряю никогда надежды. Вот, думаю, уж все пропало, погиб, ан глядь,— железная дорога по моей земле прошла, и… мне заплатили. А там, гляди, еще что-нибудь случится не сегодня-завтра… Двести тысяч выиграет Дашенька… у нее билет есть.
. Кофе выпит, можно на покой.
(чистит щеткой Гаева, наставительно). Опять не те брючки надели. И что мне с вами делать!
(тихо). Аня спит. (Тихо отворяет окно.) Уже взошло солнце, не холодно. Взгляните, мамочка: какие чудесные деревья! Боже мой, воздух! Скворцы поют!
(отворяет другое окно). Сад весь белый. Ты не забыла, Люба? Вот эта длинная аллея идет прямо, точно протянутый ремень, она блестит в лунные ночи. Ты помнишь? Не забыла?
(глядит в окно на сад). О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеется от радости.) Весь, весь белый! О, сад мой! После темной, ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!
. Да, и сад продадут за долги, как это ни странно…
. Посмотрите, покойная мама идет по саду… в белом платье! (Смеется от радости.) Это она.
. Где?
. Господь с вами, мамочка.
. Никого нет, мне показалось. Направо, на повороте к беседке, белое деревцо склонилось, похоже на женщину…
Какой изумительный сад! Белые массы цветов, голубое небо…
. Любовь Андреевна!
Я только поклонюсь вам и тотчас же уйду. (Горячо целует руку.) Мне приказано было ждать до утра, но у меня не хватило терпения…
(сквозь слезы). Это Петя Трофимов… Трофимов. Петя Трофимов, бывший учитель вашего Гриши… Неужели я так изменился?
(смущенно). Полно, полно, Люба.
(плачет). Говорила ведь, Петя, чтобы погодили до завтра.
. Гриша мой… мой мальчик… Гриша… сын…
. Что же делать, мамочка. Воля божья.
(мягко, сквозь слезы). Будет, будет…
(тихо плачет). Мальчик погиб, утонул… Для чего? Для чего, мой друг? (Тише.) Там Аня спит, а я громко говорю… поднимаю шум… Что же, Петя? Отчего вы так подурнели? Отчего постарели?
. Меня в вагоне одна баба назвала так: облезлый барин.
. Вы были тогда совсем мальчиком, милым студентиком, а теперь волосы не густые, очки. Неужели вы все еще студент? (Идет к двери.)
. Должно быть, я буду вечным студентом.
(целует брата, потом Варю). Ну, идите спать… Постарел и ты, Леонид.
(идет за ней). Значит, теперь спать… Ох, подагра моя. Я у вас останусь… Мне бы, Любовь Андреевна, душа моя, завтра утречком… двести сорок рублей…
. А этот все свое.
. Двести сорок рублей… проценты по закладной платить.
. Нет у меня денег, голубчик.
. Отдам, милая… Сумма пустяшная…
. Ну, хорошо, Леонид даст… Ты дай, Леонид.
. Дам я ему, держи карман.
. Что же делать, дай… Ему нужно… Он отдаст.
. Сестра не отвыкла еще сорить деньгами. (Яше.) Отойди, любезный, от тебя курицей пахнет.
(с усмешкой). А вы, Леонид Андреич, все такой же, как были.
. Кого? (Варе.) Что он сказал?
(Яше). Твоя мать пришла из деревни, со вчерашнего дня сидит в людской, хочет повидаться…
. Бог с ней совсем!
. Ах, бесстыдник!
. Очень нужно. Могла бы и завтра прийти. (Уходит.)
. Мамочка такая же, как была, нисколько не изменилась. Если б ей волю, она бы все раздала.
. Да…
Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима. Я думаю, напрягаю мозги, у меня много средств, очень много и, значит, в сущности ни одного. Хорошо бы получить от кого-нибудь наследство, хорошо бы выдать нашу Аню за очень богатого человека, хорошо бы поехать в Ярославль и попытать счастья у тетушки-графини. Тетка ведь очень, очень богата.
(плачет). Если бы бог помог.
. Не реви. Тетка очень богата, но нас она не любит. Сестра, во-первых, вышла замуж за присяжного поверенного, не дворянина…
Вышла за не дворянина и вела себя нельзя сказать чтобы очень добродетельно. Она хорошая, добрая, славная, я ее очень люблю, но, как там ни придумывай смягчающие обстоятельства, все же, надо сознаться, она порочна. Это чувствуется в ее малейшем движении.
(шепотом). Аня стоит в дверях.
. Кого?
Удивительно, мне что-то в правый глаз попало… плохо стал видеть. И в четверг, когда я был в окружном суде…
. Что же ты не спишь, Аня?
. Не спится. Не могу.
. Крошка моя. (Целует Ане лицо, руки.) Дитя мое… (Сквозь слезы.) Ты не племянница, ты мой ангел, ты для меня все. Верь мне, верь…
. Я верю тебе, дядя. Тебя все любят, уважают… но, милый дядя, тебе надо молчать, только молчать. Что ты говорил только что про мою маму, про свою сестру? Для чего ты это говорил?
. Да, да… (Ее рукой закрывает себе лицо.) В самом деле, это ужасно! Боже мой! Боже, спаси меня! И сегодня я речь говорил перед шкафом… так глупо! И только когда кончил, понял, что глупо.
. Правда, дядечка, вам надо бы молчать. Молчите себе, и все.
. Если будешь молчать, то тебе же самому будет покойнее.
. Молчу. (Целует Ане и Варе руки.) Молчу. Только вот о деле. В четверг я был в окружном суде, ну, сошлась компания, начался разговор о том, о сем, пятое-десятое, и, кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты в банк.
. Если бы господь помог!
. Во вторник поеду, еще раз поговорю. (Варе.) Не реви. (А не.) Твоя мама поговорит с Лопахиным; он, конечно, ей не откажет… А ты, как отдохнешь, поедешь в Ярославль к графине, твоей бабушке. Вот так и будем действовать с трех концов — и дело наше в шляпе. Проценты мы заплатим, я убежден… (Кладет в рот леденец.) Честью моей, чем хочешь, клянусь, имение не будет продано! (Возбужденно.) Счастьем моим клянусь! Вот тебе моя рука, назови меня тогда дрянным, бесчестным человеком, если я допущу до аукциона! Всем существом моим клянусь!
(спокойное настроение вернулось к ней, она счастлива). Какой ты хороший, дядя, какой умный! (Обнимает дядю.) Я теперь покойна! Я покойна! Я счастлива!
(укоризненно). Леонид Андреич, бога вы не боитесь! Когда же спать?
. Сейчас, сейчас. Ты уходи, Фирс. Я уж, так и быть, сам разденусь. Ну, детки, бай-бай… Подробности завтра, а теперь идите спать. (Целует Аню и Варю.) Я человек восьмидесятых годов… Не хвалят это время, но все же могу сказать, за убеждения мне доставалось немало в жизни. Недаром меня мужик любит. Мужика надо знать! Надо знать, с какой…
. Опять ты, дядя!
. Вы, дядечка, молчите.
(сердито). Леонид Андреич!
. Иду, иду… Ложитесь. От двух бортов в середину! Кладу чистого… (Уходит, за ним семенит Фирс.)
. Я теперь покойна. В Ярославль ехать не хочется, я не люблю бабушку, но все же я покойна. Спасибо дяде. (Садится.)
. Надо спать. Пойду. А тут без тебя было неудовольствие. В старой людской, как тебе известно, живут одни старые слуги: Ефимьюшка, Поля, Евстигней, ну и Карп. Стали они пускать к себе ночевать каких-то проходимцев — я промолчала. Только вот, слышу, распустили слух, будто я велела кормить их одним только горохом. От скупости, видишь ли… И это все Евстигней… Хорошо, думаю. Коли так, думаю, то погоди же. Зову я Евстигнея… (Зевает.) Приходит… Как же ты, говорю, Евстигней… дурак ты этакой… (Поглядев на Аню.) Анечка!..
Заснула!.. (Берет Аню под руку.) Пойдем в постельку… Пойдем!.. (Ведет ее.) Душечка моя уснула! Пойдем…
Тссс… Она спит… спит… Пойдем, родная.
(тихо, в полусне). Я так устала… все колокольчики… Дядя… милый… и мама и дядя…
. Пойдем, родная, пойдем… (Уходят в комнату Ани.)
(в умилении). Солнышко мое! Весна моя!
Действие 2
(в раздумье). У меня нет настоящего паспорта, я не знаю, сколько мне лет, и мне все кажется, что я молоденькая. Когда я была маленькой девочкой, то мой отец и мамаша ездили по ярмаркам и давали представления, очень хорошие. А я прыгала salto mortale и разные штучки. И когда папаша и мамаша умерли, меня взяла к себе одна немецкая госпожа и стала меня учить. Хорошо. Я выросла, потом пошла в гувернантки. А откуда я и кто я — не знаю… Кто мои родители, может, они не венчались… не знаю. (Достает из кармана огурец и ест.) Ничего не знаю.
Так хочется поговорить, а не с кем… Никого у меня нет.
(играет на гитаре и поет). «Что мне до шумного света, что мне друзья и враги…» Как приятно играть на мандолине!
. Это гитара, а не мандолина. (Глядится в зеркальце и пудрится.)
. Для безумца, который влюблен, это мандолина… (Напевает.) «Было бы сердце согрето жаром взаимной любви…»
. Ужасно поют эти люди… фуй! Как шакалы.
(Яше). Все-таки какое счастье побывать за границей.
. Да, конечно. Не могу с вами не согласиться. (Зевает, потом закуривает сигару.)
. Понятное дело. За границей всё давно уж в полной комплекции.
. Само собой.
. Я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне собственно хочется, жить мне или застрелиться, собственно говоря, но тем не менее я всегда ношу при себе револьвер. Вот он… (Показывает револьвер.)
. Кончила. Теперь пойду. (Надевает ружье.) Ты, Епиходов, очень умный человек и очень страшный; тебя должны безумно любить женщины. Бррр! (Идет.) Эти умники все такие глупые, не с кем мне поговорить… Все одна, одна, никого у меня нет и… и кто я, зачем я, неизвестно… (Уходит не спеша.)
. Собственно говоря, не касаясь других предметов, я должен выразиться о себе, между прочим, что судьба относится ко мне без сожаления, как буря к небольшому кораблю. Если, допустим, я ошибаюсь, тогда зачем же сегодня утром я просыпаюсь, к примеру сказать, гляжу, а у меня на груди страшной величины паук… Вот такой. (Показывает обеими руками.) И тоже квасу возьмешь, чтобы напиться, а там, глядишь, что-нибудь в высшей степени неприличное, вроде таракана.
Вы читали Бокля?
Я желаю побеспокоить вас, Авдотья Федоровна, на пару слов.
. Говорите.
. Мне бы желательно с вами наедине… (Вздыхает.)
(смущенно). Хорошо… только сначала принесите мне мою тальмочку… Она около шкафа… тут немножко сыро…
. Хорошо-с… принесу-с… Теперь я знаю, что мне делать с моим револьвером… (Берет гитару и уходит, наигрывая.)
. Двадцать два несчастья! Глупый человек, между нами говоря. (Зевает.)
. Не дай бог, застрелится.
Я стала тревожная, все беспокоюсь. Меня еще девочкой взяли к господам, я теперь отвыкла от простой жизни, и вот руки белые-белые, как у барышни. Нежная стала, такая деликатная, благородная, всего боюсь… Страшно так. И если вы, Яша, обманете меня, то я не знаю, что будет с моими нервами.
(целует ее). Огурчик! Конечно, каждая девушка должна себя помнить, и я больше всего не люблю, ежели девушка дурного поведения.
. Я страстно полюбила вас, вы образованный, можете обо всем рассуждать.
(зевает). Да-с… По-моему, так: ежели девушка кого любит, то она, значит, безнравственная.
Приятно выкурить сигару на чистом воздухе… (Прислушивается.) Сюда идут… Это господа…
Идите домой, будто ходили на реку купаться, идите этой дорожкой, а то встретятся и подумают про меня, будто я с вами на свидании. Терпеть этого не могу.
(тихо кашляет). У меня от сигары голова разболелась… (Уходит.)
. Надо окончательно решить — время не ждет. Вопрос ведь совсем пустой. Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово!
. Кто это здесь курит отвратительные сигары… (Садится.)
. Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится.) Съездили в город и позавтракали… желтого в середину! Мне бы сначала пойти в дом, сыграть одну партию…
. Успеешь.
. Только одно слово! (Умоляюще.) Дайте же мне ответ!
(зевая). Кого?
(глядит в свое портмоне). Вчера было много денег, а сегодня совсем мало. Бедная моя Варя из экономии кормит всех молочным супом, на кухне старикам дают один горох, а я трачу как-то бессмысленно… (Уронила портмоне, рассыпала золотые.) Ну, посыпались… (Ей досадно.)
. Позвольте, я сейчас подберу. (Собирает монеты.)
. Будьте добры, Яша. И зачем я поехала завтракать… Дрянной ваш ресторан с музыкой, скатерти пахнут мылом… Зачем так много пить, Леня? Зачем так много есть? Зачем так много говорить? Сегодня в ресторане ты говорил опять много и все некстати. О семидесятых годах, о декадентах. И кому? Половым говорить о декадентах!
. Да.
(машет рукой). Я неисправим, это очевидно… (Раздраженно Яше.) Что такое, постоянно вертишься перед глазами…
(смеется). Я не могу без смеха вашего голоса слышать.
(сестре). Или я, или он…
. Уходите, Яша, ступайте…
(отдает Любови Андреевне кошелек). Сейчас уйду. (Едва удерживается от смеха.) Сию минуту… (Уходит.)
. Ваше имение собирается купить богач Дериганов. На торги, говорят, приедет сам лично.
. А вы откуда слышали?
. В городе говорят.
. Ярославская тетушка обещала прислать, а когда и сколько пришлет, неизвестно…
. Сколько она пришлет? Тысяч сто? Двести?
. Ну… Тысяч десять-пятнадцать, и на том спасибо.
. Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я еще не встречал. Вам говорят русским языком, имение ваше продается, а вы точно не понимаете.
. Что же нам делать? Научите, что?
. Я вас каждый день учу. Каждый день я говорю все одно и то же. И вишневый сад, и землю необходимо отдать в аренду под дачи, сделать это теперь же, поскорее — аукцион на носу! Поймите! Раз окончательно решите, чтоб были дачи, так денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены.
. Дачи и дачники — это так пошло, простите.
. Совершенно с тобой согласен.
. Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня замучили! (Гаеву.) Баба вы!
. Кого?
. Баба! (Хочет уйти.)
(испуганно). Нет, не уходите, останьтесь, голубчик. Прошу вас. Может быть, надумаем что-нибудь!
. О чем тут думать!
. Не уходите, прошу вас. С вами все-таки веселее…
Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом.
(в глубоком раздумье). Дуплет в угол… Круазе в середину…
. Уж очень много мы грешили…
. Какие у вас грехи…
(кладет в рот леденец). Говорят, что я все свое состояние проел на леденцах… (Смеется.)
. О, мои грехи… Я всегда сорила деньгами без удержу, как сумасшедшая, и вышла замуж за человека, который делал одни только долги. Муж мой умер от шампанского,— он страшно пил,— и на несчастье я полюбила другого, сошлась, и как раз в это время,— это было первое наказание, удар прямо в голову,— вот тут на реке… утонул мой мальчик, и я уехала за границу, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки… Я закрыла глаза, бежала, себя не помня, а он за мной… безжалостно, грубо. Купила я дачу возле Ментоны, так как он заболел там, и три года я не знала отдыха ни днем, ни ночью; больной измучил меня, душа моя высохла. А в прошлом году, когда дачу продали за долги, я уехала в Париж, и там он обобрал меня, бросил, сошелся с другой, я пробовала отравиться… Так глупо, так стыдно… И потянуло вдруг в Россию, на родину, к девочке моей… (Утирает слезы.) Господи, господи, будь милостив, прости мне грехи мои! Не наказывай меня больше! (Достает из кармана телеграмму.) Получила сегодня из Парижа… Просит прощения, умоляет вернуться… (Рвет телеграмму.) Словно где-то музыка. (Прислушивается.)
. Это наш знаменитый еврейский оркестр. Помнишь, четыре скрипки, флейта и контрабас.
. Он еще существует? Его бы к нам зазвать как-нибудь, устроить вечерок.
(прислушивается). Не слыхать… (Тихо напевает.) «И за деньги русака немцы офранцузят». (Смеется.) Какую я вчера пьесу смотрел в театре, очень смешно.
. И, наверное, ничего нет смешного. Вам не пьесы смотреть, а смотреть бы почаще на самих себя. Как вы все серо живете, как много говорите ненужного.
. Это правда. Надо прямо говорить, жизнь у нас дурацкая…
Мой папаша был мужик, идиот, ничего не понимал, меня не учил, а только бил спьяна, и все палкой. В сущности, и я такой же болван и идиот. Ничему не обучался, почерк у меня скверный, пишу я так, что от людей совестно, как свинья.
. Жениться вам нужно, мой друг.
. Да… Это правда.
. На нашей бы Варе. Она хорошая девушка.
. Да.
. Она у меня из простых, работает целый день, а главное, вас любит. Да и вам-то давно нравится.
. Что же? Я не прочь… Она хорошая девушка.
. Мне предлагают место в банке. Шесть тысяч в год… Слыхала?
. Где тебе! Сиди уж…
(Гаеву). Извольте, сударь, надеть, а то сыро.
(надевает пальто). Надоел ты, брат.
. Нечего там… Утром уехали, не сказавшись. (Оглядывает его.)
. Как ты постарел, Фирс!
. Чего изволите?
. Говорят, ты постарел очень!
. Живу давно. Меня женить собирались, а вашего папаши еще на свете не было… (Смеется.) А воля вышла, я уже старшим камердинером был. Тогда я не согласился на волю, остался при господах…
И помню, все рады, а чему рады, и сами не знают.
. Прежде очень хорошо было. По крайней мере, драли.
(не расслышав). А еще бы. Мужики при господах, господа при мужиках, а теперь все враздробь, не поймешь ничего.
. Помолчи, Фирс. Завтра мне нужно в город. Обещали познакомить с одним генералом, который может дать под вексель.
. Ничего у вас не выйдет. И не заплатите вы процентов, будьте покойны.
. Это он бредит. Никаких генералов нет.
. А вот и наши идут.
. Мама сидит.
(нежно). Иди, иди… Родные мои… (Обнимая Аню и Варю.) Если бы вы обе знали, как я вас люблю. Садитесь рядом, вот так.
. Наш вечный студент все с барышнями ходит.
. Не ваше дело.
. Ему пятьдесят лет скоро, а он все еще студент.
. Оставьте ваши дурацкие шутки.
. Что же ты, чудак, сердишься?
. А ты не приставай.
(смеется). Позвольте вас спросить, как вы обо мне понимаете?
. Я, Ермолай Алексеич, так понимаю: вы богатый человек, будете скоро миллионером. Вот как в смысле обмена веществ нужен хищный зверь, который съедает все, что попадается ему на пути, так и ты нужен.
. Вы, Петя, расскажите лучше о планетах.
. Нет, давайте продолжим вчерашний разговор.
. О чем это?
. О гордом человеке.
. Мы вчера говорили долго, но ни к чему не пришли. В гордом человеке, в вашем смысле, есть что-то мистическое. Быть может, вы и правы по-своему, но если рассуждать попросту, без затей, то какая там гордость, есть ли в ней смысл, если человек физиологически устроен неважно, если в своем громадном большинстве он груб, неумен, глубоко несчастлив. Надо перестать восхищаться собой. Надо бы только работать.
. Все равно умрешь.
. Кто знает? И что значит — умрешь? Быть может, у человека сто чувств и со смертью погибают только пять, известных нам, а остальные девяносто пять остаются живы.
. Какой вы умный, Петя!..
(иронически). Страсть!
. Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы. Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину. У нас, в России, работают пока очень немногие. Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты», с мужиками обращаются как с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало. Все серьезны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота… И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести глаза себе и другим. Укажите мне, где у нас ясли, о которых говорят так много и часто, где читальни? О них только в романах пишут, на деле же их нет совсем. Есть только грязь, пошлость, азиатчина… Я боюсь и не люблю очень серьезных физиономий, боюсь серьезных разговоров. Лучше помолчим!
. Знаете, я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои и чужие, и я вижу, какие кругом люди. Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей. Иной раз, когда не спится, я думаю: господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…
. Вам понадобились великаны… Они только в сказках хороши, а так они пугают.
(Задумчиво.) Епиходов идет…
(задумчиво). Епиходов идет…
. Солнце село, господа.
. Да.
(негромко, как бы декламируя). О природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием, прекрасная и равнодушная, ты, которую мы называем матерью, сочетаешь в себе бытие и смерть, ты живишь и разрушаешь…
(умоляюще). Дядечка!
. Дядя, ты опять!
. Вы лучше желтого в середину дуплетом.
. Я молчу, молчу.
. Это что?
. Не знаю. Где-нибудь далеко в шахтах сорвалась бадья. Но где-нибудь очень далеко.
. А может быть, птица какая-нибудь… вроде цапли.
. Или филин…
(вздрагивает). Неприятно почему-то.
. Перед несчастьем тоже было: и сова кричала, и самовар гудел бесперечь.
. Перед каким несчастьем?
. Перед волей.
. Знаете, друзья, пойдемте, уже вечереет. (Ане.) У тебя на глазах слезы… Что ты, девочка? (Обнимает ее.)
. Это так, мама. Ничего.
. Кто-то идет.
. Позвольте вас спросить, могу ли я пройти здесь прямо на станцию?
. Можете. Идите по этой дороге.
. Чувствительно вам благодарен. (Кашлянув.) Погода превосходная… (Декламирует.) Брат мой, страдающий брат… выдь на Волгу, чей стон… (Варе.) Мадемуазель, позвольте голодному россиянину копеек тридцать…
(сердито). Всякому безобразию есть свое приличие!
(оторопев). Возьмите… вот вам… (Ищет в портмоне.) Серебра нет… Все равно, вот вам золотой…
. Чувствительно вам благодарен! (Уходит.)
(испуганная). Я уйду… я уйду… Ах, мамочка, дома людям есть нечего, а вы ему отдали золотой.
. Что ж со мной, глупой, делать! Я тебе дома отдам все, что у меня есть. Ермолай Алексеич, дадите мне еще взаймы!..
. Слушаю.
. Пойдемте, господа, пора. А тут, Варя, мы тебя совсем просватали, поздравляю.
(сквозь слезы). Этим, мама, шутить нельзя.
. Охмелия, иди в монастырь…
. А у меня дрожат руки: давно не играл на биллиарде.
. Охмелия, о нимфа, помяни меня в твоих молитвах!
. Идемте, господа. Скоро ужинать.
. Напугал он меня. Сердце так и стучит.
. Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте!..
(смеясь). Спасибо прохожему, напугал Варю, теперь мы одни.
. Варя боится, а вдруг мы полюбим Друг друга, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше любви. Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым,— вот цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!
(всплескивая руками). Как хорошо вы говорите!
Сегодня здесь дивно!
. Да, погода удивительная.
. Что вы со мной сделали, Петя, отчего я уже не люблю вишневого сада, как прежде. Я любила его так нежно, мне казалось, на земле нет лучше места, как наш сад.
. Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест.
Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов… Владеть живыми душами — ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней… Мы отстали по крайней мере лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку. Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом. Поймите это, Аня.
. Дом, в котором мы живем, давно уже не наш дом, и я уйду, даю вам слово.
. Если у вас есть ключи от хозяйства, то бросьте их в колодец и уходите. Будьте свободны, как ветер.
(в восторге). Как хорошо вы сказали!
. Верьте мне, Аня, верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий, и — куда только судьба не гоняла меня, где я только не был! И все же душа моя всегда, во всякую минуту, и днем и ночью, была полна неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его…
(задумчиво). Восходит луна.
. Да, восходит луна.
Вот оно счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!
Опять эта Варя! (Сердито.) Возмутительно!
. Что ж? Пойдемте к реке. Там хорошо.
. Пойдемте.
Действие 3
. Я полнокровный, со мной уже два раза удар был, танцевать трудно, но, как говорится, попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй. Здоровье-то у меня лошадиное. Мой покойный родитель, шутник, царство небесное, насчет нашего происхождения говорил так, будто древний род наш Симеоновых-Пищиков происходит будто бы от той самой лошади, которую Калигула посадил в сенате… (Садится.) Но вот беда: денег нет!
Голодная собака верует только в мясо… (Храпит и тотчас же просыпается.) Так и я… могу только про деньги…
. А у вас в фигуре в самом деле есть что-то лошадиное.
. Что ж… лошадь хороший зверь… Лошадь продать можно…
(дразнит). Мадам Лопахина! Мадам Лопахина!..
(сердито). Облезлый барин!
. Да, я облезлый барин и горжусь этим!
(в горьком раздумье). Вот наняли музыкантов, а чем платить? (Уходит.)
(Пищику). Если бы энергия, которую вы в течение всей вашей жизни затратили на поиски денег для уплаты процентов, пошла у вас на что-нибудь другое, то, вероятно, в конце концов вы могли бы перевернуть землю.
. Ницше… философ… величайший, знаменитейший… громадного ума человек, говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно.
. А вы читали Ницше?
. Ну… Мне Дашенька говорила. А я теперь в таком положении, что хоть фальшивые бумажки делай… Послезавтра триста десять рублей платить… Сто тридцать уже достал… (Ощупывает карманы, встревоженно.) Деньги пропали! Потерял деньги! (Сквозь слезы.) Где деньги? (Радостно.) Вот они, за подкладкой… Даже в пот ударило…
(напевает лезгинку). Отчего так долго нет Леонида? Что он делает в городе? (Дуняше.) Дуняша, предложите музыкантам чаю…
. Торги не состоялись, по всей вероятности.
. И музыканты пришли некстати, и бал мы затеяли некстати… Ну, ничего… (Садится и тихо напекает.)
(подает Пищику колоду карт). Вот вам колода карт, задумайте какую-нибудь одну карту.
. Задумал.
. Тасуйте теперь колоду. Очень хорошо. Дайте сюда, о мой милый господин Пищик. Ein, zwei, drei! Теперь поищите, она у вас в боковом кармане…
(достает из бокового кармана карту). Восьмерка пик, совершенно верно! (Удивляясь.) Вы подумайте!
(держит на ладони колоду карт, Трофимову). Говорите скорее, какая карта сверху?
. Что ж? Ну, дама пик.
. Есть! (Пищику.) Ну? Какая карта сверху?
. Туз червовый.
. Есть!.. (Бьет по ладони, колода карт исчезает.) А какая сегодня хорошая погода!
Вы такой хороший мой идеал…
(аплодирует). Госпожа чревовещательница, браво!
(удивляясь). Вы подумайте! Очаровательнейшая Шарлотта Ивановна… я просто влюблен…
. Влюблен? (Пожав плечами.) Разве вы можете любить? Guter Mensch, aber schlechter Musikant [2].
(хлопает Пищика по плечу). Лошадь вы этакая…
. Прошу внимания, еще один фокус. (Берет со стула плед.) Вот очень хороший плед, я желаю продавать… (Встряхивает.) Не желает ли кто покупать?
(удивляясь). Вы подумайте!
. Ein, zwei, drei! (Быстро поднимает опущенный плед.)
(аплодирует). Браво, браво!..
. Теперь еще! Ein, zwei, drei!
(удивляясь). Вы подумайте!
. Конец! (Бросает плед на Пищика, делает реверанс и убегает в залу.)
(спешит за ней). Злодейка… какова? Какова? (Уходит.)
. А Леонида все нет. Что он делает в городе, так долго, не понимаю! Ведь все уже кончено там, имение продано или торги не состоялись, зачем же так долго держать в неведении!
(стараясь ее утешить). Дядечка купил, я в этом уверена.
(насмешливо). Да.
. Бабушка прислала ему доверенность, чтобы он купил на ее имя с переводом долга. Это она для Ани. И я уверена, бог поможет, дядечка купит.
. Ярославская бабушка прислала пятнадцать тысяч, чтобы купить имение на ее имя,— нам она не верит,— а этих денег не хватило бы даже проценты заплатить. (Закрывает лицо руками.) Сегодня судьба моя решается, судьба…
(дразнит Варю). Мадам Лопахина!
(сердито). Вечный студент! Уже два раза увольняли из университета.
. Что же ты сердишься, Варя? Он дразнит тебя Лопахиным, ну что ж? Хочешь— выходи за Лопахина, он хороший, интересный человек. Не хочешь — не выходи; тебя, дуся, никто не неволит…
. Я смотрю на это дело серьезно, мамочка, надо прямо говорить. Он хороший человек, мне нравится.
. И выходи. Что же ждать, не понимаю!
. Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит или шутит. Я понимаю. Он богатеет, занят делом, ему не до меня. Если бы были деньги, хоть немного, хоть бы сто рублей, бросила бы я все, ушла бы подальше. В монастырь бы ушла.
. Благолепие!
(Трофимову). Студенту надо быть умным! (Мягким тоном, со слезами.) Какой вы стали некрасивый, Петя, как постарели! (Любови Андреевне, уже не плача.) Только вот без дела не могу, мамочка. Мне каждую минуту надо что-нибудь делать.
(едва удерживаясь от смеха), Епиходов биллиардный кий сломал!.. (Уходит.)
. Зачем же Епиходов здесь? Кто ему позволил на биллиарде играть? Не понимаю этих людей… (Уходит.)
. Не дразните ее, Петя, вы видите, она и без того в горе.
. Уж очень она усердная, не в свое дело суется. Все лето не давала покоя ни мне, ни Ане, боялась, как бы у нас романа не вышло. Какое ей дело? И к тому же я вида не подавал, я так далек от пошлости. Мы выше любви!
. А я вот, должно быть, ниже любви. (В сильном беспокойстве.) Отчего нет Леонида? Только бы знать: продано имение или нет? Несчастье представляется мне до такой степени невероятным, что даже как-то не знаю, что думать, теряюсь… Я могу сейчас крикнуть… могу глупость сделать. Спасите меня, Петя. Говорите же что-нибудь, говорите…
. Продано ли сегодня имение или не продано — не все ли равно? С ним давно уже покончено, нет поворота назад, заросла дорожка. Успокойтесь, дорогая. Не надо обманывать себя, надо хоть раз в жизни взглянуть правде прямо в глаза.
. Какой правде? Вы видите, где правда и где неправда, а я точно потеряла зрение, ничего не вижу. Вы смело решаете все важные вопросы, но скажите, голубчик, не потому ли это, что вы молоды, что вы не успели перестрадать ни одного вашего вопроса? Вы смело смотрите вперед, и не потому ли, что не видите и не ждете ничего страшного, так как жизнь еще скрыта от ваших молодых глаз? Вы смелее, честнее, глубже нас, но вдумайтесь, будьте великодушны хоть на кончике пальца, пощадите меня. Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом… (Обнимает Трофимова, целует его в лоб.) Ведь мой сын утонул здесь… (Плачет.) Пожалейте меня, хороший, добрый человек.
. Вы знаете, я сочувствую всей душой.
. Но надо иначе, иначе это сказать… (Вынимает платок, на пол падает телеграмма.) У меня сегодня тяжело на душе, вы не можете себе представить. Здесь мне шумно, дрожит душа от каждого звука, я вся дрожу, а уйти к себе не могу, мне одной в тишине страшно. Не осуждайте меня, Петя… Я вас люблю, как родного. Я охотно бы отдала за вас Аню, клянусь вам, только, голубчик, надо же учиться, надо курс кончить. Вы ничего не делаете, только судьба бросает вас с места на место, так это странно… Не правда ли? Да? И надо же что-нибудь с бородой сделать, чтобы она росла как-нибудь… (Смеется.) Смешной вы!
(поднимает телеграмму). Я не желаю быть красавцем.
. Это из Парижа телеграмма. Каждый день получаю. И вчера, и сегодня. Этот дикий человек опять заболел, опять с ним нехорошо… Он просит прощения, умоляет приехать, и по-настоящему мне следовало бы съездить в Париж, побыть возле него. У вас, Петя, строгое лицо, но что же делать, голубчик мой, что мне делать, он болен, он одинок, несчастлив, а кто там поглядит за ним, кто удержит его от ошибок, кто даст ему вовремя лекарство? И что ж тут скрывать или молчать, я люблю его, это ясно. Люблю, люблю… Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу. (Жмет Трофимову руку.) Не думайте дурно, Петя, не говорите мне ничего, не говорите…
(сквозь слезы). Простите за откровенность бога ради: ведь он обобрал вас!
. Нет, нет, нет, не надо говорить так… (Закрывает уши.)
. Ведь он негодяй, только вы одна не знаете этого! Он мелкий негодяй, ничтожество…
(рассердившись, но сдержанно). Вам двадцать шесть лет или двадцать семь, а вы все еще гимназист второго класса!
. Пусть!
. Надо быть мужчиной, в ваши годы надо понимать тех, кто любит. И надо самому любить… надо влюбляться! (Сердито.) Да, да! И у вас нет чистоты, а вы просто чистюлька, смешной чудак, урод…
(в ужасе). Что она говорит!
. «Я выше любви!» Вы не выше любви, а просто, как вот говорит наш Фирс, вы недотёпа. В ваши годы не иметь любовницы!..
(в ужасе). Это ужасно! Что она говорит?! (Идет быстро в зал, схватив себя за голову.) Это ужасно… Не могу. Я уйду… (Уходит, но тотчас же возвращается.) Между нами все кончено! (Уходит в переднюю.)
(кричит вслед). Петя, погодите! Смешной человек, я пошутила! Петя!
Что там такое?
(смеясь). Петя с лестницы упал! (Убегает.)
. Какой чудак этот Петя…
Ну, Петя… ну, чистая душа… я прощения прошу… Пойдемте танцевать… (Танцует с Петей.)
. Что, дедушка?
. Нездоровится. Прежде у нас на балах танцевали генералы, бароны, адмиралы, а теперь посылаем за почтовым чиновником и начальником станции, да и те не в охотку идут. Что-то ослабел я. Барин покойный, дедушка, всех сургучом пользовал, от всех болезней. Я сургуч принимаю каждый день уже лет двадцать, а то и больше; может, я от него и жив.
. Надоел ты, дед. (Зевает.) Хоть бы ты поскорее подох.
. Эх ты… недотёпа! (Бормочет.)
. Merci! Я посижу… (Садится.) Устала.
(взволнованно). А сейчас на кухне какой-то человек говорил, что вишневый сад уже продан сегодня.
. Кому продан?
. Не сказал, кому. Ушел. (Танцует с Трофимовым, оба уходят в залу.)
. Это там какой-то старик болтал. Чужой.
. А Леонида Андреича еще нет, не приехал. Пальто на нем легкое, демисезон, того гляди простудится. Эх, молодо-зелено.
. Я сейчас умру. Подите, Яша, узнайте, кому продано.
. Да он давно ушел, старик-то. (Смеется.)
(с легкой досадой). Ну, чему вы смеетесь? Чему рады?
. Очень уж Епиходов смешной. Пустой человек. Двадцать два несчастья.
. Фирс, если продадут имение, то куда ты пойдешь?
. Куда прикажете, туда и пойду.
. Отчего у тебя лицо такое? Ты нездоров? Шел бы, знаешь, спать…
. Да… (С усмешкой.) Я уйду спать, а без меня тут кто подаст, кто распорядится? Один на весь дом.
(Любови Андреевне). Любовь Андреевна! Позвольте обратиться к вам с просьбой, будьте так добры! Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно. (Оглядываясь, вполголоса.) Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная, народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно, а тут еще Фирс этот ходит, бормочет разные неподходящие слова. Возьмите меня с собой, будьте так добры!
. Позвольте просить вас… на вальсишку, прекраснейшая… (Любовь Андреевна идет с ним.) Очаровательная, все-таки сто восемьдесят рубликов я возьму у вас… Возьму… (Танцует.) Сто восемьдесят рубликов…
(тихо напевает). «Поймешь ли ты души моей волненье…»
(остановилась, чтобы попудриться). Барышня велит мне танцевать,— кавалеров много, а дам мало,— а у меня от танцев кружится голова, сердце бьется, Фирс Николаевич, а сейчас чиновник с почты такое мне сказал, что у меня дыхание захватило.
. Что же он тебе сказал? Дуняша. Вы, говорит, как цветок.
(зевает). Невежество… (Уходит.) Дуняша. Как цветок… Я такая деликатная девушка, ужасно люблю нежные слова.
. Закрутишься ты.
. Вы, Авдотья Федоровна, не желаете меня видеть… как будто я какое насекомое. (Вздыхает.) Эх, жизнь!
. Что вам угодно?
. Несомненно, может, вы и правы. (Вздыхает.) Но, конечно, если взглянуть с точки зрения, то вы, позволю себе так выразиться, извините за откровенность, совершенно привели меня в состояние духа. Я знаю свою фортуну, каждый день со мной случается какое-нибудь несчастье, и к этому я давно уже привык, так что с улыбкой гляжу на свою судьбу. Вы дали мне слово, и хотя я…
. Прошу вас, после поговорим, а теперь оставьте меня в покое. Теперь я мечтаю. (Играет веером.)
. У меня несчастье каждый день, и я, позволю себе так выразиться, только улыбаюсь, даже смеюсь.
. Ты все еще не ушел, Семен? Какой же ты, право, неуважительный человек. (Дуняше.) Ступай отсюда, Дуняша. (Епиходову.) То на биллиарде играешь и кий сломал, то по гостиной расхаживаешь, как гость.
. С меня взыскивать, позвольте вам выразиться, вы не можете.
. Я не взыскиваю с тебя, а говорю. Только и знаешь, что ходишь с места на место, а делом не занимаешься. Конторщика держим, а неизвестно — для чего.
(обиженно). Работаю ли я, хожу ли, кушаю ли, играю ли на биллиарде, про то могут рассуждать только люди понимающие и старшие.
. Ты смеешь мне говорить это! (Вспылив.) Ты смеешь? Значит, я ничего не понимаю? Убирайся же вон отсюда! Сию минуту!
(струсив). Прошу вас выражаться деликатным способом.
(выйдя из себя). Сию же минуту вон отсюда! Вон!
Двадцать два несчастья! Чтобы духу твоего здесь не было! Чтобы глаза мои тебя не видели!
А, ты назад идешь? (Хватает палку, поставленную около двери Фирсом.) Иди… Иди… Иди, я тебе покажу… А, ты идешь? Идешь? Так вот же тебе… (Замахивается.)
. Покорнейше благодарю.
(сердито и насмешливо). Виновата!
. Ничего-с. Покорно благодарю за приятное угощение.
. Не стоит благодарности. (Отходит, потом оглядывается и спрашивает мягко.) Я вас не ушибла?
. Нет, ничего. Шишка, однако, вскочит огромадная.
. Видом видать, слыхом слыхать… (Целуется с Лопахиным.) Коньячком от тебя попахивает, милый мой, душа моя. А мы тут тоже веселимся.
. Это вы, Ермолай Алексеич? Отчего так долго? Где Леонид?
. Леонид Андреич со мной приехал, он идет…
(волнуясь). Ну, что? Были торги? Говорите же!
(сконфуженно, боясь обнаружить свою радость). Торги кончились к четырем часам… Мы к поезду опоздали, пришлось ждать до половины десятого. (Тяжело вздохнув.) Уф! У меня немножко голова кружится…
. Леня, что? Леня, ну? (Нетерпеливо, со слезами.) Скорей же, бога ради…
(ничего ей не отвечает, только машет рукой; Фирсу, плача). Вот возьми… Тут анчоусы, керченские сельди… Я сегодня ничего не ел… Столько я выстрадал!
Устал я ужасно. Дашь мне, Фирс, переодеться. (Уходит к себе через залу, за ним Фирс.)
. Что на торгах? Рассказывай же!
. Продан вишневый сад?
. Продан.
. Кто купил?
. Я купил.
Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу… (Смеется.) Пришли мы на торги, там уже Дериганов. У Леонида Андреича было только пятнадцать тысяч, а Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним, надавал сорок. Он сорок пять. Я пятьдесят пять. Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти… Ну, кончилось. Сверх долга я надавал девяносто, осталось за мной. Вишневый сад теперь мой! Мой! (Хохочет.) Боже мой, господи, вишневый сад мой! Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется… (Топочет ногами.) Не смейтесь надо мной! Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на все происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню. Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется… Это плод вашего воображения, покрытый мраком неизвестности… (Поднимает ключи, ласково улыбаясь.) Бросила ключи, хочет показать, что она уж не хозяйка здесь… (Звенит ключами.) Ну, да все равно.
Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь… Музыка, играй!
(С укором.) Отчего же, отчего вы меня не послушали? Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь. (Со слезами.) О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь.
(берет его под руку, вполголоса). Она плачет. Пойдем в залу, пусть она одна… Пойдем… (Берет его под руку и уводит в залу.)
. Что ж такое? Музыка, играй отчетливо! Пускай всё, как я желаю! (С иронией.) Идет новый помещик, владелец вишневого сада! (Толкнул нечаянно столик, едва не опрокинул канделябры.) За все могу заплатить! (Уходит с Пищиком.)
. Мама!.. Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя… я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа… Пойдем со мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама! Пойдем, милая! Пойдем!..
Действие 4
. Простой народ прощаться пришел. Я такого мнения, Ермолай Алексеич, народ добрый, но мало понимает.
. Ты отдала им свой кошелек, Люба. Так нельзя! Так нельзя!
. Я не смогла! Я не смогла!
(в дверь, им вслед). Пожалуйте, покорнейше прошу! По стаканчику на прощанье. Из города не догадался привезть, а на станции нашел только одну бутылку. Пожалуйте!
Что ж, господа! Не желаете? (Отходит от двери.) Знал бы — не покупал. Ну, и я пить не стану.
Выпей, Яша, хоть ты.
. С отъезжающими! Счастливо оставаться! (Пьет.) Это шампанское не настоящее, могу вас уверить.
. Восемь рублей бутылка.
Холодно здесь чертовски.
. Не топили сегодня, все равно уезжаем. (Смеется.)
. Что ты?
. От удовольствия.
. На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо. (Поглядев на часы, в дверь.) Господа, имейте в виду, до поезда осталось всего сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут на станцию ехать. Поторапливайтесь.
. Мне кажется, ехать уже пора. Лошади поданы. Черт его знает, где мои калоши. Пропали. (В дверь.) Аня, нет моих калош! Не нашел!
. А мне в Харьков надо. Поеду с вами в одном поезде. В Харькове проживу всю зиму. Я все болтался с вами, замучился без дела. Не могу без работы, не знаю, что вот делать с руками; болтаются как-то странно, точно чужие.
. Сейчас уедем, и вы опять приметесь за свой полезный труд.
. Выпей-ка стаканчик.
. Не стану.
. Значит, в Москву теперь?
. Да, провожу их в город, а завтра в Москву.
. Да… Что ж, профессора не читают лекций, небось всё ждут, когда приедешь!
. Не твое дело.
. Сколько лет, как ты в университете учишься?
. Придумай что-нибудь поновее. Это старо и плоско. (Ищет калоши.) Знаешь, мы, пожалуй, не увидимся больше, так вот позволь мне дать тебе на прощанье один совет: не размахивай руками! Отвыкни от этой привычки — размахивать. И тоже вот строить дачи, рассчитывать, что из дачников со временем выйдут отдельные хозяева, рассчитывать так — это тоже значит размахивать… Как-никак, все-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа…
(обнимает его). Прощай, голубчик. Спасибо за все. Ежели нужно, возьми у меня денег на дорогу.
. Для чего мне? Не нужно.
. Ведь у вас нет!
. Есть. Благодарю вас. Я за перевод получил. Вот они тут, в кармане. (Тревожно.) А калош моих нет!
(из другой комнаты). Возьмите вашу гадость! (Выбрасывает на сцену пару резиновых калош.)
. Что же вы сердитесь, Варя? Гм… Да это не мои калоши!
. Я весной посеял маку тысячу десятин и теперь заработал сорок тысяч чистого. А когда мой мак цвел, что это была за картина! Так вот я, говорю, заработал сорок тысяч и, значит, предлагаю тебе взаймы, потому что могу. Зачем же нос драть? Я мужик… попросту.
. Твой отец был мужик, мой — аптекарь, и из этого не следует решительно ничего.
Оставь, оставь… Дай мне хоть двести тысяч, не возьму. Я свободный человек. И всё, что так высоко и дорого цените вы все, богатые и нищие, не имеет надо мной ни малейшей власти, вот как пух, который носится по воздуху. Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен и горд. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!
. Дойдешь?
. Дойду.
Дойду, или укажу другим путь, как дойти.
. Ну, прощай, голубчик. Пора ехать. Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего. Ну, все равно, циркуляция дела не в этом. Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…
(в дверях). Мама вас просит: пока она не уехала, чтоб не рубили сада.
. В самом деле, неужели не хватает такта… (Уходит через переднюю.)
. Сейчас, сейчас… Экие, право. (Уходит за ним.)
. Фирса отправили в больницу?
. Я утром говорил. Отправили, надо думать.
(Епиходову, который проходит через залу). Семен Пантелеич, справьтесь, пожалуйста, отвезли ли Фирса в больницу.
(обиженно). Утром я говорил Егору. Что ж спрашивать по десяти раз!
. Долголетний Фирс, по моему окончательному мнению, в починку не годится, ему надо к праотцам. А я могу ему только завидовать. (Положил чемодан на картонку со шляпой и раздавил.) Ну, вот, конечно. Так и знал. (Уходит.)
(насмешливо). Двадцать два несчастья…
(за дверью). Фирса отвезли в больницу?
. Отвезли.
. Отчего же письмо не взяли к доктору?
. Так надо послать вдогонку… (Уходит.)
(из соседней комнаты). Где Яша? Скажите, мать его пришла, хочет проститься с ним.
(машет рукой). Выводят только из терпения.
. Хоть бы взглянули разочек, Яша. Вы уезжаете… меня покидаете… (Плачет и бросается ему на шею.)
. Что ж плакать? (Пьет шампанское.) Через шесть дней я опять в Париже. Завтра сядем в курьерский поезд и закатим, только нас и видели. Даже как-то не верится. Вив ла Франс!.. [1] Здесь не по мне, не могу жить… ничего не поделаешь. Насмотрелся на невежество — будет с меня. (Пьет шампанское.) Что ж плакать? Ведите себя прилично, тогда не будете плакать.
(пудрится, глядясь в зеркальце). Пришлите из Парижа письмо. Ведь я вас любила, Яша, так любила! Я нежное существо, Яша!
. Идут сюда. (Хлопочет около чемоданов, тихо напевает.)
. Ехать бы нам. Уже немного осталось. (Глядя на Яшу.) От кого это селедкой пахнет!
. Минут через десять давайте уже в экипажи садиться… (Окидывает взглядом комнату.) Прощай, милый дом, старый дедушка. Пройдет зима, настанет весна, а там тебя уже не будет, тебя сломают. Сколько видели эти стены! (Целует горячо дочь.) Сокровище мое, ты сияешь, твои глазки играют, как два алмаза. Ты довольна? Очень?
. Очень! Начинается новая жизнь, мама!
(весело). В самом деле, теперь все хорошо. До продажи вишневого сада мы все волновались, страдали, а потом, когда вопрос был решен окончательно, бесповоротно, все успокоились, повеселели даже… Я банковский служака, теперь я финансист… желтого в середину, и ты, Люба, как-никак, выглядишь лучше, это несомненно.
. Да. Нервы мои лучше, это правда.
Я сплю хорошо. Выносите мои вещи, Яша. Пора. (Ане). Девочка моя, скоро мы увидимся… Я уезжаю в Париж, буду жить там на те деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка на покупку имения — да здравствует бабушка! — а денег этих хватит ненадолго.
. Ты, мама, вернешься скоро, скоро… не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе читать разные книги… Не правда ли? (Целует матери руки.) Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый, чудесный мир… (Мечтает.) Мама, приезжай…
. Приеду, мое золото. (Обнимает дочь.)
. Счастливая Шарлотта: поет! Шарлотта (берет узел, похожий на свернутого ребенка). Мой ребеночек, бай, бай…
Замолчи, мой хороший, мой милый мальчик.
Мне тебя так жалко! (Бросает узел на место.) Так вы, пожалуйста, найдите мне место. Я не могу так.
. Найдем, Шарлотта Ивановна, не беспокойтесь.
. Все нас бросают, Варя уходит… мы стали вдруг не нужны.
. В городе мне жить негде. Надо уходить… (Напевает.) Все равно…
. Чудо природы!..
(запыхавшись). Ой, дайте отдышаться… замучился… Мои почтеннейшие… Воды дайте…
. За деньгами небось? Слуга покорный, ухожу от греха… (Уходит.)
. Давненько не был у вас… прекраснейшая… (Лопахину.) Ты здесь… рад тебя видеть… громаднейшего ума человек… возьми… получи… (Подает Лопахину деньги.) Четыреста рублей… За мной остается восемьсот сорок…
(в недоумении пожимает плечами). Точно во сне… Ты где же взял?
. Постой… Жарко… Событие необычайнейшее. Приехали ко мне англичане и нашли в земле какую-то белую глину… (Любови Андреевне.) И вам четыреста… прекрасная… удивительная… (Подает деньги.) Остальные потом. (Пьет воду.) Сейчас один молодой человек рассказывал в вагоне, будто какой-то… великий философ советует прыгать с крыш… «Прыгай!», говорит, и в этом вся задача. (Удивленно.) Вы подумайте! Воды!..
. Какие же это англичане?
. Сдал им участок с глиной на двадцать четыре года… А теперь, извините, некогда… надо скакать дальше… Поеду к Знойкову… к Кардамонову… Всем должен… (Пьет.) Желаю здравствовать… В четверг заеду…
. Мы сейчас переезжаем в город, а завтра я за границу.
. Как? (Встревоженно.) Почему в город? То-то я гляжу на мебель… чемоданы… Ну, ничего… (Сквозь слезы.) Ничего… Величайшего ума люди… эти англичане… Ничего… Будьте счастливы… Бог поможет вам— Ничего… Всему на этом свете бывает конец… (Целует руку Любови Андреевне.) А дойдет до вас слух, что мне конец пришел, вспомните вот эту самую… лошадь и скажите: «Был на свете такой, сякой… Симеонов-Пищик… царство ему небесное»… Замечательнейшая погода… Да… (Уходит в сильном смущении, но тотчас же возвращается и говорит в дверях.) Кланялась вам Дашенька! (Уходит.)
. Теперь можно и ехать. Уезжаю я с двумя заботами. Первая — это больной Фирс. (Взглянув на часы.) Еще минут пять можно…
. Мама, Фирса уже отправили в больницу. Яша отправил утром.
. Вторая моя печаль — Варя. Она привыкла рано вставать и работать, и теперь без труда она как рыба без воды. Похудела, побледнела и плачет, бедняжка…
Вы это очень хорошо знаете, Ермолай Алексеич; я мечтала… выдать ее за вас, да и по всему видно было, что вы женитесь. (Шепчет Ане, та кивает Шарлотте, и обе уходят.) Она вас любит, вам она по душе, и не знаю, не знаю, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
. Я сам тоже не понимаю, признаться. Как-то странно все… Если есть еще время, то я хоть сейчас готов… Покончим сразу — и баста, а без вас я, чувствую, не сделаю предложения.
. И превосходно. Ведь одна минута нужна, только. Я ее сейчас позову…
. Кстати и шампанское есть. (Поглядев на стаканчики.) Пустые, кто-то уже выпил.
Это называется вылакать…
(оживленно). Прекрасно. Мы выйдем… Яша, allez! [2] Я ее позову… (В дверь.) Варя, оставь все, поди сюда. Иди! (Уходит с Яшей.)
(поглядев на часы). Да…
(долго осматривает вещи). Странно, никак не найду…
. Что вы ищете? Варя. Сама уложила и не помню.
. Вы куда же теперь, Варвара Михайловна?
. Я? К Рагулиным… Договорилась к ним смотреть за хозяйством… в экономки, что ли.
. Это в Яшнево? Верст семьдесят будет.
Вот и кончилась жизнь в этом доме…
(оглядывая вещи). Где же это… Или, может, я в сундук уложила… Да, жизнь в этом доме кончилась… больше уже не будет…
. А я в Харьков уезжаю сейчас… вот с этим поездом. Дела много. А тут во дворе оставляю Епиходова… Я его нанял.
. Что ж!
. В прошлом году об эту пору уже снег шел, если припомните, а теперь тихо, солнечно. Только что вот холодно… Градуса три мороза.
. Я не поглядела.
Да и разбит у нас градусник…
(точно давно ждал этого зова). Сию минуту! (Быстро уходит.)
. Что?
Надо ехать.
(уже не плачет, вытерла глаза). Да, пора, мамочка. Я к Рагулиным поспею сегодня, не опоздать бы только к поезду…
(в дверь). Аня, одевайся!
Теперь можно и в дорогу.
(радостно). В дорогу!
. Друзья мои, милые, дорогие друзья мои! Покидая этот дом навсегда, могу ли я умолчать, могу ли удержаться, чтобы не высказать на прощанье те чувства, которые наполняют теперь все мое существо….
(умоляюще). Дядя!
. Дядечка, не нужно!
(уныло). Дуплетом желтого в середину… Молчу…
. Что же, господа, пора ехать!
. Епиходов, мое пальто!
. Я посижу еще одну минутку. Точно раньше я никогда не видела, какие в этом доме стены, какие потолки, и теперь я гляжу на них с жадностью, с такой нежной любовью…
. Помню, когда мне было шесть лет, в Троицын день я сидел на этом окне и смотрел, как мой отец шел в церковь…
. Все вещи забрали?
. Кажется, все. (Епиходову, надевая пальто.) Ты же, Епиходов, смотри, чтобы все было в порядке.
(говорит сиплым голосом). Будьте покойны, Ермолай Алексеич!
. Что это у тебя голос такой?
. Сейчас воду пил, что-то проглотил.
(с презрением). Невежество…
. Уедем — и здесь не останется ни души…
. До самой весны.
(выдергивает из узла зонтик, похоже, как будто она замахнулась).
Что вы, что вы… Я и не думала.
. Господа, идемте садиться в экипажи… Уже пора! Сейчас поезд придет!
. Петя, вот они, ваши калоши, возле чемодана. (Со слезами.) И какие они у вас грязные, старые…
(надевая калоши). Идем, господа!..
(сильно смущен, боится заплакать). Поезд… станция… Круазе в середину, белого дуплетом в угол…
. Идем!
. Все здесь? Никого там нет? (Запирает боковую дверь налево.) Здесь вещи сложены, надо запереть. Идем!..
. Прощай, дом! Прощай, старая жизнь!
. Здравствуй, новая жизнь!.. (Уходит с Аней.)
. Значит, до весны. Выходите, господа… До свиданция!.. (Уходит.)
(в отчаянии). Сестра моя, сестра моя…
. О мой милый, мой нежный, прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!..
В последний раз взглянуть на стены, на окна… По этой комнате любила ходить покойная мать…
. Сестра моя, сестра моя!..
. Мы идем!..
(подходит к двери, трогает за ручку). Заперто. Уехали… (Садится на диван.) Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал… (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядел… Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.) Жизнь-то прошла, словно и не жил… (Ложится.) Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотёпа!.. (Лежит неподвижно.)
- Автор: Антон Чехов
- Просмотров: 840